От Аккона до Мальборка. Детективно-историческая хроника - З. Нуда

Инна замолчал в нерешительности, не видя никакой реакции на мрачном лице малоразговорчивого хозяина.

– Откуда идешь? И куда? – наконец выговорил бородач.

– Издалека иду, из Тергеста… – подробностей Инна не хотел рассказывать.

– Тергеста? Это что же за земля такая? Не слышал никогда, – недоумение в вопросе никак не отражалось на интонации.

– Это далеко на юге, у моря Адриатического и Средиземного.

– На юге есть земля Богемская, да Австрийская. О таких знаю. А про какие-то моря там не слышал. Море на севере есть, но далеко.

– А про Святую Землю наверняка слышал? И про Святейший престол в Риме тоже должен был слышать.

– Да. Но это очень далеко. Туда только отряды рыцарей могут дойти… – Он расцепил пальцы и снова скрестил руки на груди. – Правда, не все могут оттуда вернуться.

– Все верно. Тергест – это полпути до Святой Земли. Я с ранней весны в дороге.

– Может быть, ты и в Святой Земле был? – в глазах хозяина вспыхнул огонек интереса.

– Был. Подростком. Совсем юным. Но недолго. Там шло сражение с неверными за Аккон, что рядом с Иерусалимом. Много христиан погибло, всего две галеры ушли на ближайшую христианскую землю, на Кипр. Мне удалось попасть на корабль и спастись. Город сожгли мусульмане.

– И давно это было?

– Двенадцать лет назад, в 1291 году от рождества Христова. – Инна отвечал после небольшой паузы, вспоминая дату тех событий.

– И что же ты делал все эти годы?

– Жил в монастыре на Кипре. Был послушником. Работал, обучался грамоте.

– А куда же путь держишь теперь?

Инна подумал, что теперь настало самое подходящее время узнать, сколько ему еще осталось прятаться по лесам и чащобам. Угрюмому лесному отшельнику, скорее всего, совершенно безразлична цель, которая движет Инной.

– Иду в Мариенбург, чтобы найти там своих родственников.

Хозяин вздохнул, помолчал и, повернув голову в сторону холщовой занавески в глубине избы, крикнул через плечо:

– Эльза! Иди сюда!

Из-за ширмы, скрывающей вход во вторую половину избы, тут же выскользнула женщина средних лет в цветастых одеждах, от которых в груди Инны все сжалось: такие же наряды он помнил с раннего детства, – их носила его мать. Светло-зеленое платье с красной узорчатой оторочкой на подоле, рукавах, воротнике выглядело совсем не повседневным. Волосы аккуратно собраны и спрятаны то ли под платком, то ли шапочкой, напоминающей капор. При свете лучины деталей было не разобрать.

– Эльза, у нас гость. Приготовь ему постель здесь. Сеновал не лучшее место для него сейчас. Поживет пару дней, пока рана не затянется. Тебя как зовут? – Хозяин снова обернулся к Инне.

– Инна. Сын Пауля. Но мне нельзя задерживаться здесь… – Инна пытался робко возражать, хотя и понимал, что упорство в его положении не совсем уместно.

– Тебе нельзя в таком виде в Мариенбург. – Он снова повернул голову к жене, – Эльза, починишь ему одежду, что можно починить. А нательную рубашку достань новую, мою. Пусть переоденет. – Эльза молча кивнула головой и скрылась за ширмой.

Хозяин снова помолчал, уставившись взглядом в столешницу, потом взглянул на Инну и продолжил:

– Не вижу в тебе зла, хоть и неправильно ты пришел в мой дом. Но за попытку украсть ты уже наказан. – Он кивнул на перевязанную руку Инны. – Меня зовут Мейнике, жену Эльза. Тебе нужно привести себя в порядок, у тебя вид бродяги. В Мариенбурге тебя схватят и закуют еще на подходе. Завтра дождь кончится, а там – через два-три дня – я поеду в Мариенбург, повезу сено. Поедешь со мной.

– А далеко ехать или это уже рядом? – Сердце Инны застучало в каком-то смутном смятении.

– День пути, если земля подсохнет.

Что же, возможно, этот бородач и прав. Оказаться в подвалах, под арестом или на принудительных работах для невольников после нескольких месяцев пути – совсем не то, к чему так рвался Инна. Лучше переждать несколько дней здесь, приобрести с помощью хозяев более благопристойный вид, в котором можно было бы спокойно зайти в собор и не отпугивать собой ни прихожан, ни священников.

Следующие четыре дня Инна наслаждался комфортом, наладившейся погодой, собственной чистотой, сытной едой и полной бездумностью. Не строил никаких планов, не думал о предстоящих делах и разговорах. Сбрил бороду, постриг волосы, вместе с Эльзой починил обувь и одежду, помогал Мейнике, как мог с раненой рукой, в его небольшом подворье, сторонясь с опаской двух собак на привязи, хотя те относились к нему абсолютно равнодушно. Под стать своему хозяину.

Но вечерами при свете лучины Мейнике несколько раз все-таки пытался расспрашивать Инну о Святой Земле и о деталях его путешествия. В итоге вольно или невольно, но пришлось рассказать о том, как он попал в Аккон в разгар последних сражений с мусульманами и панического бегства из города уцелевших горожан и рыцарей-христиан. И про поиски отца – это было главное, ради чего он, еще совсем юнцом, отправился в Святую землю, – туда, куда ушел и откуда не вернулся его отец. Найти отца он так и не смог.

На всякий случай, из осторожности, Инна не стал рассказывать об отце Конрадине – настоятеле небольшого монастыря, который приютил Инну, сделал послушником, обучил грамоте и настоящим наукам. Да и само возвращение в родные места благословил этот священник, ставший для Инны единственным близким человеком на чужбине.

В последний день, провожая в путь и прощаясь навсегда, именно так наставлял Инну епископ Конрадин: заходить только в соборы, спрашивать только у священников, отвечать только священникам. Это было залогом успешного завершения пути и гарантией его безопасности. До сих пор Инна следовал наставлению неукоснительно, за все время еще никто, кроме охотников из Богемии и случайной польской девушки, не сталкивался с ним и не пытался выяснить каких-либо деталей.

Лишь этот дом простого немецкого крестьянина стал для Инны отдушиной за долгие месяцы отшельничества. Дом, в котором он, возможно, оказался для хозяев чуть ли не единственным гостем за всю их жизнь. И они были рады гостю, несмотря на то, что началось все так необычно: с рогатиной, собаками и пролитой кровью.

Через четыре дня Мейнике действительно начал собираться в дорогу. Загрузил сеном большую телегу с надстроенными вширь краями, приготовил запас еды и корма. Поутру с восходом солнца он запряг двух низкорослых лошадей-тяжеловозов, а сам вместе с Инной забрался на самый верх копны с сеном. Но поехали они не на север, как тут же встревоженно заметил про себя Инна: сначала на восток, а потом на юг. Мейнике его успокоил и объяснил, что регулярно – каждую неделю – возит сено в замок на продажу, дорогу знает и может добраться с закрытыми глазами.

К вечеру, с наступлением темноты, они еще не добрались до места и остановились на ночлег на берегу реки – большой и полноводной. Место оказалось «обжитым» – на поляне было несколько старых кострищ, которые свидетельствовали о том, что разные путники здесь останавливались много раз. Инна уже понял, что все время шел в правильном направлении, и отклонение всего в один-два дня пути было мелочью, не заслуживающей внимания. С самого начала он предполагал, что на это придется потратить неделю или две. А оказался практически рядом.

Ночь была тихой и теплой, небо звездным, почти полная луна касалась своим тусклым светом верхушек деревьев и пыталась рассмотреть свое отражение через мелкую рябь в реке. Инна засыпал на стоге сена под редкие крики каких-то ночных птиц, тонкий писк комаров и всплески воды от мелких рыбешек…

– Вставай! Солнце-то встает уже, и нам пора!

Инна почувствовал толчок в ногу и открыл глаза. Мейнике стоял внизу, у телеги с сеном, смотрел на сонного Инну и улыбался. На его окладистой бороде светились капли речной воды. Лошади попеременно запускали свои морды в охапку сена, размеренно жевали и пофыркивали.

Инна осмотрелся по сторонам и увидел вдалеке в туманной дымке очертания верхушек башни и шпиля собора или часовни. Это Мариенбург! И всего в часе езды, не больше! Он быстро соскочил со стога, подбежал к воде, поплескал себе в лицо, вытерся подолом рубашки и вернулся к Мейнике.

– Я готов!

– Едем. По дороге потрапезничаем, хоть и грех не за столом да без молитвы. Но в замке надо быть как можно раньше. – Мейнике решительно оттолкнулся ногой от оглобли и вскочил на воз. Инна последовал за ним.

С берега реки открывалась равнинная местность и поля с уже убранными хлебами. Тут и там виднелись стога свежей золотистой соломы, высушенного сена. Кое-где встречались группы крестьян, работающих в поле с серпами, косами и граблями, несмотря на раннее утро. Мейнике в основном молчал, изредка подергивая вожжами, подстегивая медлительных лошадок, задумчиво жевал ржаную лепешку, вгрызаясь в нее крепкими зубами и вырывая большие куски.